Ночной цирк [Litres] - Эрин Моргенштерн

– Слишком благообразно для циркачки, – замечает мадам Падва, блеснув глазами. – Нам придется слегка распустить твой корсет, если мы и впредь собираемся водить с тобой дружбу.

– Я полагала, что до корсета дело дойдет только после ужина, – спокойно возражает Селия, вызывая всеобщий хохот.

– Мы собираемся водить дружбу с мисс Боуэн независимо от состояния ее корсета, – заявляет Чандреш. – Пометь это у себя, – добавляет он, обращаясь к Марко.

– Про корсет мисс Боуэн я все записал, сэр, – отвечает Марко, и за столом раздается новый взрыв смеха.

В его глазах Селия замечает уже знакомую улыбку, но он тут же отводит взгляд и вновь теряется в глубине комнаты, столь же поспешно, как призрак отца в темноте.

Подают следующее блюдо, и Селия продолжает наблюдать и прислушиваться, гадая между делом, ягненок скрывается под слоем воздушного теста и изысканным винным соусом или это что-то более экзотическое.

В Таре есть нечто, будящее в ней смутное беспокойство. Время от времени на ее лице появляется выражение, граничащее с испугом. Она то живо участвует в разговоре, заливаясь хохотом вслед за сестрой, то с отсутствующим видом смотрит на горящие свечи.

И лишь когда в очередном приступе смеха Селии слышится сдерживаемое рыдание, она понимает, что Тара напоминает ей мать.

Когда подают десерт, все разговоры стихают. На тарелках лежат шарики из тончайшей дутой карамели, разбив которые можно добраться до взбитых сливок.

После того как тонкие стенки с треском ломаются, все очень скоро понимают, что начинка в одинаковых на вид шариках совершенно разная.

Ложки так и мелькают над столом, пока гости угощают друг друга. Некоторые вкусы узнаются сразу – например, имбирь с персиком, или кокос с карри, другие же разгадать так и не удается.

Селии явно достался медовый шарик, но какими травами он приправлен, из-за сладости блюда никто не может распробовать.

После ужина гости перемещаются в кабинет, чтобы продолжить беседу за кофе и бренди. В какой-то момент большинство гостей заявляет, что уже очень поздно, и пора расходиться, но Тсукико замечает, что для цирковых артистов вечер только начинается.

Когда все-таки доходит до прощаний, Селию обнимают с тем же радушием, что и всех гостей. Некоторые приглашают ее встретиться за чашкой чая, пока цирк будет в Лондоне.

– Спасибо, – поворачивается она к Тсукико, когда они выходят на улицу. – Я и не ожидала, что мне так понравится.

– Самые приятные удовольствия – те, которых не ждешь, – улыбается Тсукико.

Пока гости расходятся, стоящий у окна Марко успевает бросить последний взгляд на Селию, прежде чем она растворяется в ночи.

Он поочередно обходит гостиную и кабинет, а затем спускается на кухню, чтобы проследить, все ли в порядке. Прислуга уже разошлась. Он задувает последние свечи и поднимается на один из верхних этажей проведать Чандреша.

– Восхитительный был ужин, тебе не кажется? – спрашивает тот, когда Марко появляется в дверях апартаментов, занимающих весь пятый этаж. Каждая из комнат освещена множеством марокканских светильников, отбрасывающих на пышную мебель разноцветные тени.

– Несомненно, сэр, – откликается Марко.

– И на завтра никаких дел. Или уже на сегодня, учитывая, который сейчас час.

– Днем у вас назначено совещание по поводу балетного репертуара в следующем сезоне.

– Ох, да, я и забыл, – морщится Чандреш. – Отмени его, ладно?

– Конечно, сэр, – говорит Марко и делает пометку в блокноте.

– И вот еще, закажи несколько ящиков того бренди, которое привез Итан. Мне ужасно понравилось.

Марко кивает, делая очередную запись.

– Ты же еще не уходишь? – спрашивает Чандреш.

– Нет, сэр, – качает головой Марко. – Я подумал, что уже слишком поздно, чтобы идти домой.

– Домой, – повторяет Чандреш, словно это слово ему кажется чужим. – Это такой же твой дом, как и квартира, которую ты зачем-то продолжаешь снимать. На самом деле, даже в большей степени.

– Я помню об этом, сэр, – откликается Марко.

– Мисс Боуэн очаровательна, согласен? – неожиданно спрашивает Чандреш, оборачиваясь, чтобы посмотреть, какую реакцию вызовет его вопрос.

Пойманный врасплох, Марко с трудом бормочет что-то в ответ, надеясь, что это хотя бы слегка напоминает его обычное безучастное согласие.

– Нужно приглашать ее на ужин всякий раз, когда цирк оказывается в городе. Хотелось бы познакомиться с ней поближе, – многозначительно заявляет Чандреш, сопровождая свои слова довольной ухмылкой.

– Да, сэр, – соглашается Марко, стараясь сохранить невозмутимость. – На этом на сегодня все?

Чандреш со смехом отмахивается от него.

Прежде чем отправиться к себе в апартаменты, втрое превосходящие по площади его собственную квартиру, Марко заглядывает в библиотеку.

Остановившись там, где несколько часов назад он нашел Селию, Марко разглядывает знакомые стеллажи и витраж на стене.

Ему никак не приходит в голову, что она могла здесь делать.

Он не замечает, что из темноты за ним кто-то пристально наблюдает.

Rêveurs

1891–1892 гг.

[5]

В почте, которая приходит на имя герра Фридриха Тиссена, среди счетов и деловых писем обнаруживается ничем не примечательный конверт. В него не вложено ни записки, ни письма – только карточка, черная с одной стороны и белая с другой. На черном фоне серебром отпечатано: Le Cirque des Rêves. С обратной стороны на белом фоне черными чернилами от руки сделана приписка: «Двадцать девятое сентября, пригород Дрездена, Саксония».

Герр Тиссен еле сдерживает охватившее его ликование. Он договаривается с клиентами, в рекордные сроки доделывает заказы, над которыми трудился в последнее время, и снимает на несколько недель квартиру в Дрездене.

Он приезжает туда двадцать восьмого сентября, и целый день бродит по городским предместьям, гадая, где остановится цирк. Ничто не выдает его предполагаемого появления, разве воздух как будто слегка наэлектризован, но герр Тиссен подозревает, что он единственный, кто это ощущает. Ему чрезвычайно льстит, что его предупредили заранее.

Двадцать девятого, в преддверии бессонной ночи, он встает поздно. Ближе к обеду он выходит из дома, чтобы перекусить, и обнаруживает, что на улицах уже вовсю обсуждают последнюю новость: ночью на западной окраине города появился странный цирк. «Просто огромный! С кучей полосатых шатров», – доносятся до него разговоры в баре. Никто и никогда не видел ничего подобного. Герр Тиссен не говорит ни слова по этому поводу, наслаждаясь царящим вокруг радостным возбуждением и любопытством.